Главная > Выставки и события > Публикации
«Поверх барьеров»
К 125-летию со дня рождения Б. Пастернака
10 мая 1928 года Б. Пастернак писал своей двоюродной сестре Ольге Фрейденберг: «Много болел этой зимой и мало что сделал. В двух-трех работах, которые мне предстоит довести до конца, я теперь дошел до очень тяжелой и критической черты <…>. <…> кругом же только и говорят, что о дешевизне Кавказа и Крыма <…>. Так с осени Кавказ пускает глубокие корни, по закону озимых… и только остаётся эту галлюцинацию дополнительным образом оформить».
В июне, отправив жену и сына в Геленджик, Борис Леонидович заканчивает роман в стихах «Спекторский», готовит к переизданию старую книгу стихов «Поверх барьеров». Письма Евгении Владимировны к Борису Леонидовичу – своеобразная зарисовка курортной жизни на Черноморском побережье Кавказа конца 1920-х годов.
25 июня 1928 года – «на каждой террасе трещит примус».
30 июня 1928 года – «Сюда все едут с детьми, прислугами, бабушками, тетями, ванночками, посудой, кастрюльками, примусами и утюгами из Москвы».
3 июля 1928 года – «Погода хорошая. С продуктами всё же трудно: за хлебом почти всегда очередь, белый дают на каждый день по две булочки; мясо и другие портящиеся продукты можно доставать на базаре в 6-7 утра. <...> Здесь уже поспели персики и абрикосы”.
Нескончаемые литературные и окололитературные хлопоты все же завершились в двадцатых числах июля, «совершенно истомлённый», Борис Пастернак присоединяется к семье. В Геленджик он привез путеводитель С.Анисимова «Кавказский край», привез в подарок Евгении Владимировне («Моей Женюре. 20/ VII –28, по сдаче книги в ГИЗ»). Вероятно, путеводитель помог им при составлении маршрута поездки, который предлагала совершить Евгения Владимировна в одном из первых (19 июня) писем с юга: «Красотой я здесь не затронута <...> если бы у тебя случились лишние деньги, то отсюда часов 6 езды до Сочи, а там рядом Гагры и т.д. Может как-нибудь вышло бы, что мы бы немножко поездили <...> (конечно в самом конце лета) <...> я говорю об осени».
Много лет спустя сын – Евг. Пастернак вспоминал: «Папочка мечтал о поездке в горы, и они с мамой частью на автомобиле, частью по железной дороге и на пароходе отправились по приморскому шоссе до Туапсе, а потом морем в Мацесту. <…> Вернулись счастливые, хотя, кажется, их путешествие было со всякими приключениями – в пути их обокрали. <…> Но главное было – море, Чёрное море папиного детства. Папа великолепно и много плавал, – мгновенно раздеваясь и ныряя, он исчезал из глаз <…>
Там было много извозчиков, на лошадей надевали шляпы с дырками для ушей и наглазники-шоры. Мы ездили на фаэтоне <…> в Джанхот – удивительно красивую бухту по направлению к Туапсе и, сидя на мягкой мелкой гальке у прозрачной морской воды с легким прибоем, жалели, что живем в городке с довольно плохим берегом и мутной из-за известковых камней морской водою.
Южные губернии и приморские города жили тогда сравнительно богато. Их ещё тогда не пустили под массовые санаторно-курортные заведения. Здесь ещё были остатки НЭПа. Знаменитые черноморские рыбки барабулька и шемая, золотая кукуруза, овощи и фрукты и, конечно же, виноград удивительных, душистых столовых сортов.
Вернулись мы очень радостные, полные рассказов о всяких случившихся с нами приключениях».
Смутные детские воспоминания бледно высвечивают Сочи 1928 года в жизни Б.Пастернака. Но есть косвенное свидетельство – жены поэта, - она пишет из Крыма в 1929 году: «С Кавказом даже не хочется сравнивать», здесь «пейзаж до того неотделимый, до того глубоко сросшийся с землей, морем, небом и людьми, в нем живущими; он без быта был бы такой же, как опустевший город», «потому что там существовала природа и где-то поодаль люди, а здесь всё слилось. Горы покрыты круглыми большими камнями, которые как бы ползут и катятся всё время сверху вниз, и из этих камней складываются стены домов, улицы, заборы, крохотные игрушечные дворики и всё это <…> вделано в горы, как раковины и мох на скале».
Возможно, в этом отрывке – отголосок разговоров с Борисом Леонидовичем. Его ответ, - как продолжение давно начатого разговора: «С большим чувством прочёл сегодня твоё прекрасное описание крымской весны. По-видимому, это ещё более походит на Италию, чем Кавказ».
Эти зыбкие, «эскизные» впечатления о Сочи заслонила вторая поездка на Кавказ – в Грузию. «Тогда Кавказ, Грузия явились» для Пастернака «совершенным откровением… Вынесенная из дворов на улицу жизнь <...> более смелая, менее прячущаяся, чем на севере, яркая, откровенная. Полная мистики и мессианизма символика народных преданий <…>, умственная жизнь, в такой степени в те годы уже редкая… Наступление южного городского вечера, полного звёзд и запахов из садов, кондитерских и кофеен».
Так почувствовать чужую культуру возможно лишь при слиянии в одно целое ярких внешних впечатлений с глубоко личными переживаниями. «Это была особая пора в его жизни. Пора новой любви, нового творческого взлета. И огонь поэзии бушевал в его сердце с особым жаром. Семейная драма привела его с Зинаидой [Нейгауз] в Грузию, привела к порогу новых творческих свершений» (С.Чиковани). Неслучайно новый поэтический сборник Б.Пастернака получил название - «Второе рождение».
В книгу вошло и стихотворение «Волны», написанное в 1931 году. Одна из строф – безжалостный приговор нашему городу (как отрицание прежних чувств, старых привязанностей, бывшей когда-то семейной жизни):
Октябрь, а солнце, что твой август,
И снег, ожёгший первый холм,
Усугубляет тугоплавкость
Катящихся, как вафли, волн.
……………………………..
Он блещет снимком лунной ночи,
Рассматриваемым в обед
И сообщает пошлость Сочи
Природе скромных Кобулет
Дар поэта, который Пастернак ощущал как ответственность за каждое произнесённое слово, не позволил остановиться на этой «размашистой» характеристике. В 1936 году в первом стихотворении цикла «Из летних записок. Друзьям в Тифлисе», поэт философски переосмыслит тему. Обращаясь к расхожему мнению, процитировав «самого себя» прежнего:
«Не чувствую красот
В Крыму и на Ривьере
Люблю речной осот,
Чертополоху верю»,
Б.Пастернак возвращает обвинение в пошлости всем, кто слишком поспешно судит:
Бесславить бедный Юг
Считает пошлость долгом,
Он ей, как роем мух,
Засижен и оболган.
И заключает набросок суждением, когда-то прозвучавшем в переписке с женой, но переосмысленным теперь: природа Юга, Кавказа как бы она не раздражала нас своей избыточностью, пышностью, декоративностью - неподсудна людям:
А между тем и тут
Сырую прелесть мира
Не вынесли на суд
Для нашего блезира.
В опубликованном автографе стихотворения есть строфа, не вошедшая в окончательную редакцию:
Роняет ли красу
Седого моря в полночь
Часами на мысу
Флиртующая сволочь?
Эти строчки расставляют окончательные акценты в отношении Бориса Пастернака к Югу и нашему городу. Обывательское представление о Сочи, как о городе, где царит фальшь и курортные романы, где флирт, игра подменяют подлинные чувства, а имитация – настоящую жизнь, - выгодны, удобны торжествующей пошлости, тому самому обывателю, который флиртует на мысу. А седое море и сырая прелесть нашего края остаются величиной, независимой от банальных суждений и поспешных сентенций. И есть доступный для всех путь к вершинам и безднам Кавказа – сквозь жизнь души тех, кто, побывав здесь, смог увидеть море, горы, небо в первозданности творимого на наших глазах чуда.
Матвиенко О.И., канд. филол. наук,
зав. научно-экспозиционным
отделом музея Н.Островского
«Поверх барьеров»
К 125-летию со дня рождения Б. Пастернака
10 мая 1928 года Б. Пастернак писал своей двоюродной сестре Ольге Фрейденберг: «Много болел этой зимой и мало что сделал. В двух-трех работах, которые мне предстоит довести до конца, я теперь дошел до очень тяжелой и критической черты <…>. <…> кругом же только и говорят, что о дешевизне Кавказа и Крыма <…>. Так с осени Кавказ пускает глубокие корни, по закону озимых… и только остаётся эту галлюцинацию дополнительным образом оформить».
В июне, отправив жену и сына в Геленджик, Борис Леонидович заканчивает роман в стихах «Спекторский», готовит к переизданию старую книгу стихов «Поверх барьеров». Письма Евгении Владимировны к Борису Леонидовичу – своеобразная зарисовка курортной жизни на Черноморском побережье Кавказа конца 1920-х годов.
25 июня 1928 года – «на каждой террасе трещит примус».
30 июня 1928 года – «Сюда все едут с детьми, прислугами, бабушками, тетями, ванночками, посудой, кастрюльками, примусами и утюгами из Москвы».
3 июля 1928 года – «Погода хорошая. С продуктами всё же трудно: за хлебом почти всегда очередь, белый дают на каждый день по две булочки; мясо и другие портящиеся продукты можно доставать на базаре в 6-7 утра. <...> Здесь уже поспели персики и абрикосы”.
Нескончаемые литературные и окололитературные хлопоты все же завершились в двадцатых числах июля, «совершенно истомлённый», Борис Пастернак присоединяется к семье. В Геленджик он привез путеводитель С.Анисимова «Кавказский край», привез в подарок Евгении Владимировне («Моей Женюре. 20/ VII –28, по сдаче книги в ГИЗ»). Вероятно, путеводитель помог им при составлении маршрута поездки, который предлагала совершить Евгения Владимировна в одном из первых (19 июня) писем с юга: «Красотой я здесь не затронута <...> если бы у тебя случились лишние деньги, то отсюда часов 6 езды до Сочи, а там рядом Гагры и т.д. Может как-нибудь вышло бы, что мы бы немножко поездили <...> (конечно в самом конце лета) <...> я говорю об осени».
Много лет спустя сын – Евг. Пастернак вспоминал: «Папочка мечтал о поездке в горы, и они с мамой частью на автомобиле, частью по железной дороге и на пароходе отправились по приморскому шоссе до Туапсе, а потом морем в Мацесту. <…> Вернулись счастливые, хотя, кажется, их путешествие было со всякими приключениями – в пути их обокрали. <…> Но главное было – море, Чёрное море папиного детства. Папа великолепно и много плавал, – мгновенно раздеваясь и ныряя, он исчезал из глаз <…>
Там было много извозчиков, на лошадей надевали шляпы с дырками для ушей и наглазники-шоры. Мы ездили на фаэтоне <…> в Джанхот – удивительно красивую бухту по направлению к Туапсе и, сидя на мягкой мелкой гальке у прозрачной морской воды с легким прибоем, жалели, что живем в городке с довольно плохим берегом и мутной из-за известковых камней морской водою.
Южные губернии и приморские города жили тогда сравнительно богато. Их ещё тогда не пустили под массовые санаторно-курортные заведения. Здесь ещё были остатки НЭПа. Знаменитые черноморские рыбки барабулька и шемая, золотая кукуруза, овощи и фрукты и, конечно же, виноград удивительных, душистых столовых сортов.
Вернулись мы очень радостные, полные рассказов о всяких случившихся с нами приключениях».
Смутные детские воспоминания бледно высвечивают Сочи 1928 года в жизни Б.Пастернака. Но есть косвенное свидетельство – жены поэта, - она пишет из Крыма в 1929 году: «С Кавказом даже не хочется сравнивать», здесь «пейзаж до того неотделимый, до того глубоко сросшийся с землей, морем, небом и людьми, в нем живущими; он без быта был бы такой же, как опустевший город», «потому что там существовала природа и где-то поодаль люди, а здесь всё слилось. Горы покрыты круглыми большими камнями, которые как бы ползут и катятся всё время сверху вниз, и из этих камней складываются стены домов, улицы, заборы, крохотные игрушечные дворики и всё это <…> вделано в горы, как раковины и мох на скале».
Возможно, в этом отрывке – отголосок разговоров с Борисом Леонидовичем. Его ответ, - как продолжение давно начатого разговора: «С большим чувством прочёл сегодня твоё прекрасное описание крымской весны. По-видимому, это ещё более походит на Италию, чем Кавказ».
Эти зыбкие, «эскизные» впечатления о Сочи заслонила вторая поездка на Кавказ – в Грузию. «Тогда Кавказ, Грузия явились» для Пастернака «совершенным откровением… Вынесенная из дворов на улицу жизнь <...> более смелая, менее прячущаяся, чем на севере, яркая, откровенная. Полная мистики и мессианизма символика народных преданий <…>, умственная жизнь, в такой степени в те годы уже редкая… Наступление южного городского вечера, полного звёзд и запахов из садов, кондитерских и кофеен».
Так почувствовать чужую культуру возможно лишь при слиянии в одно целое ярких внешних впечатлений с глубоко личными переживаниями. «Это была особая пора в его жизни. Пора новой любви, нового творческого взлета. И огонь поэзии бушевал в его сердце с особым жаром. Семейная драма привела его с Зинаидой [Нейгауз] в Грузию, привела к порогу новых творческих свершений» (С.Чиковани). Неслучайно новый поэтический сборник Б.Пастернака получил название - «Второе рождение».
В книгу вошло и стихотворение «Волны», написанное в 1931 году. Одна из строф – безжалостный приговор нашему городу (как отрицание прежних чувств, старых привязанностей, бывшей когда-то семейной жизни):
Октябрь, а солнце, что твой август,
И снег, ожёгший первый холм,
Усугубляет тугоплавкость
Катящихся, как вафли, волн.
……………………………..
Он блещет снимком лунной ночи,
Рассматриваемым в обед
И сообщает пошлость Сочи
Природе скромных Кобулет
Дар поэта, который Пастернак ощущал как ответственность за каждое произнесённое слово, не позволил остановиться на этой «размашистой» характеристике. В 1936 году в первом стихотворении цикла «Из летних записок. Друзьям в Тифлисе», поэт философски переосмыслит тему. Обращаясь к расхожему мнению, процитировав «самого себя» прежнего:
«Не чувствую красот
В Крыму и на Ривьере
Люблю речной осот,
Чертополоху верю»,
Б.Пастернак возвращает обвинение в пошлости всем, кто слишком поспешно судит:
Бесславить бедный Юг
Считает пошлость долгом,
Он ей, как роем мух,
Засижен и оболган.
И заключает набросок суждением, когда-то прозвучавшем в переписке с женой, но переосмысленным теперь: природа Юга, Кавказа как бы она не раздражала нас своей избыточностью, пышностью, декоративностью - неподсудна людям:
А между тем и тут
Сырую прелесть мира
Не вынесли на суд
Для нашего блезира.
В опубликованном автографе стихотворения есть строфа, не вошедшая в окончательную редакцию:
Роняет ли красу
Седого моря в полночь
Часами на мысу
Флиртующая сволочь?
Эти строчки расставляют окончательные акценты в отношении Бориса Пастернака к Югу и нашему городу. Обывательское представление о Сочи, как о городе, где царит фальшь и курортные романы, где флирт, игра подменяют подлинные чувства, а имитация – настоящую жизнь, - выгодны, удобны торжествующей пошлости, тому самому обывателю, который флиртует на мысу. А седое море и сырая прелесть нашего края остаются величиной, независимой от банальных суждений и поспешных сентенций. И есть доступный для всех путь к вершинам и безднам Кавказа – сквозь жизнь души тех, кто, побывав здесь, смог увидеть море, горы, небо в первозданности творимого на наших глазах чуда.
Матвиенко О.И., канд. филол. наук,
зав. научно-экспозиционным
отделом музея Н.Островского